Скачать(fb2)


Известный японский писатель Сиба (1923–1996) пытается воссоздать на фоне драматических событий 2-й половины XIX века психологический портрет Ёсинобу (1837–1913), пятнадцатого военного правителя из рода Токугава. Политическая изоляция, приверженность традициям и необходимость перемен привели Японию к гражданской войне. В руках сёгуна сосредоточилась вся полнота власти. Но Ёсинобу добровольно передал свои полномочия семнадцатилетнему императору…

Теплыми чувствами к последнему сегану я не прониклась. Роман читается легко и в какой-то степени помог мне разобраться что к чему.

Цитаты

О Есинобу
«Он посвящает семьдесят процентов времени воинским искусствам и только тридцать – наукам. Между тем если не следовать правилу „половина на половину“ – настоящим воином из Мито не станешь!»
«Нариаки связывал с сыном большие надежды еще и потому, что у мальчика были выдающиеся способности к каллиграфии – в то время считалось, что стиль письма выражает саму сущность человека.»

«К тому же Ёсинобу, как говорят, как раз и является «мужем просвещенным», и уже только поэтому в стране может начаться брожение умов, а для правящего дома нет ничего более пагубного, чем допустить, чтобы окружение стало судить о своем господине. «А уж дойти до того, чтобы чернь по своему усмотрению выбирала себе правителя – это прямая дорога к смуте», – полагал Наосукэ.»

«Как уже говорилось, времяпровождение Ёсинобу не отличалось разнообразием. А когда время тянется мучительно долго, люди нередко впадают в уныние и целыми днями сидят, углубившись в собственные мысли. Вот и Ёсинобу не мог не размышлять о трагических превратностях своей судьбы: «Кто я? За что мне такая участь? Почему я, с рождения не сделавший людям ничего плохого, сейчас оказался осужденным на пребывание в четырех стенах?» – Он осужден всего лишь за слухи! Слухи о его уме и проницательности. – «Да ведь и слухи-то эти распускал не я! – продолжал размышлять Ёсинобу. – Об этом твердил всем и каждому мой отец – Нариаки. „Когда-нибудь мой сын будет у руля!“ – говорил Нариаки, и люди ему верили. Эти слухи расползлись по всей стране и стали чуть ли не обыденными. А в результате я оказался под домашним арестом. Ну не глупо ли!»

«Тем не менее, бакуфу, в конце концов, подчинилось императорскому указу. Узнав об этом, Ёсинобу сказал своим подчиненным:
– Все, это начало падения бакуфу! Отныне каждый раз «сторонние» даймё будут прикрываться императорскими указами и, опираясь на военную силу, требовать их выполнения, а бакуфу и впредь вынуждено будет подчиняться! Короче говоря, правительство больше не сможет править должным образом! – вздохнул он».

«Отказавшись принять рескрипт о высылке иностранцев, и военное правительство, и сам Сюнгаку продемонстрируют неслыханное непочтение к императору.
Впрочем, Ёсинобу эта проблема также, по видимому, не особенно волновала:
– Предпринять ничего нельзя, поэтому и беспокоиться не о чем, – только и сказал на это он.
Как бы ныне не суетились знатные противники иностранцев, их следовало просто игнорировать. Сейчас вся проблема – в позиции самого императора Комэй».

«Крестьяне провинции Мусаси издавна отличались непокорным нравом и знали толк в ратном деле. Хотя «белым спинам» – земледельцам – запрещалось носить оружие, мало кто из них не умел владеть мечом. Некоторые, как, например, Кондо Исами и Хидзиката Тосидзо – современники и земляки Сибусава, тоже выходцы из провинции Мусаси – даже стали организаторами так называемой Новой Гвардии (Новая Гвардия (синсэнгуми) – вооруженные формирования, созданные правительством бакуфу из крестьян и ронинов. Оказавшись под контролем Кондо Исами и Хидзиката Тосидзо, использовались для военного давления на сторонников императора)».

«Сибусава хотел поступить по примеру своего земляка Кондо Исами, отряды которого вошли в Киото, получив формальное покровительство семейства Аидзу, и надеялся, что Хитоцубаси окажет такую же поддержку его воинству.
– Подождите! – прервал его Хираока. Сам он уже давно отошел от примитивной теории «изгнания варваров» и вместе с Ёсинобу ратовал за открытие страны. Но объяснять здесь этому завороженному собственными идеями юнцу, что выдворять иностранцев сейчас по меньшей мере неблагоразумно – это значит самому ставить себя под удар. Поэтому Хираока сделал вид, что согласен с гостем, и попытался несколько охладить его пыл».

«Письмо было адресовано в Киото, канцлеру Такацукаса. В нем излагалась причина внезапной отставки. Одно такое письмо Ёсинобу уже послал канцлеру из Ацута, провинция Овари, однако теперь для большей ясности он решил подробнее изложить причины, по которым он решил разыграть свой спектакль.
«Ваш покорнейший слуга, осчастливленный августейшим указом об изгнании варваров, немедля направился в Эдо, однако оказалось, что здесь нет никакой возможности рассчитывать на победу в этом деле, – начал свое письмо Ёсинобу. – Но, как говорится, „слово государя подобно поту“[84], и посему Ваш покорнейший слуга был исполнен самых искренних помыслов не щадя живота своего сражаться здесь с варварами рука об руку со всеми другими сановниками из Канто. Однако никто из министров или советников правительства, ни старших, ни младших, не разделил моих мыслей об изгнании иноземцев. Напротив, они полностью извратили мои чистые помыслы и побуждения своими подозрениями, посчитав, что я воспользуюсь смятением, которое возникнет при изгнании варваров, для того, чтобы овладеть страной. По этой причине я полностью лишен возможности исполнить августейшую волю и посему, принося мои самые искренние извинения Его Императорскому Величеству, не имею иного выхода, кроме как оставить указанную мне стезю. Нижайше Вас прошу передать мою просьбу государю».
Всё!»

«В ходе расследования этих преступлений, которое проводилось силами бакуфу, выяснилось, что пятого числа шестого лунного месяца лазутчики из числа ронинов планируют собраться на сходку на постоялом дворе Икэдая, что у моста Сандзё Охаси. В Икэдая был направлен отряд Новой Гвардии, которому в результате внезапного налета удалось уничтожить множество заговорщиков (так называемый «инцидент Икэдая»). Это событие всколыхнуло радикальных «патриотов» по всей стране; для них было совершенно ясно, что за налетом стоит Ёсинобу, и именно на него обрушилась вся ненависть сторонников изгнания варваров. В самых людных местах столицы появились листовки, которые пестрели прямыми обвинениями: «Средний советник Хитоцубаси вынашивает коварные замыслы, хочет истребить верных поборников государя и справедливости. Да за такие преступления мало сжечь его вместе с тем постоялым двором!» В другой листовке говорилось: «Знайте: последние события – дело рук Хитоцубаси, и теперь именно он стал злейшим врагом империи. Да свершится справедливое возмездие!»

«Но уже следующие слова Ёсинобу были словами аристократа:
– Наверное, именно так он и хотел умереть! – сказал он, свято уверенный в том, что самое большое желание самурая – погибнуть за своего господина».

«Неужели это действительно судьба?» – Ёсинобу разглядывал листок и размышлял о том, не несет ли он предупреждение и ему самому. Но, в конце концов, он отбросил эту мысль. Такой властитель, как он, не должен испытывать никаких сомнений. Во всех поражениях и провалах виноваты подчиненные – это главный принцип отношений господина с вассалами, и феодализм расцвел только благодаря тому, что люди этому принципу неукоснительно следовали. Родившийся и выросший в этой системе, Ёсинобу, несмотря на всю свою проницательность, так и не смог разгадать одной простой загадки. Он так никогда и не понял, почему на обочинах его извилистого жизненного пути осталось столько трупов верных соратников».

«А история учит, что одряхлевшая власть никогда не подходит к своему концу естественным путем. Откуда-то из-за горизонта вдруг появляются новые люди, которые втираются в доверие к императору, называют сторонников прежних порядков предателями, собирают по всей стране своих сторонников и обязательно развязывают войну. Согласившись стать сёгуном, Ёсинобу станет для них главной мишенью».

«– Действительно! – рассеянно поддакнул хитрый Сюнгаку. Впрочем, как старый соратник Ёсинобу, он хорошо понимал, что тот имеет в виду. Наверное, действительно не было иного способа спасти дом Токугава, кроме как реформировать сам сёгунат, разрушить феодальную систему и создать в стране сильную централизованную власть по европейскому образцу, например, такую, как бонапартизм при Наполеоне III. Правда, для этого понадобится как-то ликвидировать триста самурайских кланов…»

«Ёсинобу, конечно, не знал, в каких словах отзывался об этой черте его характера Мацудайра Сюнгаку. А тот говорил: «У него только один недостаток – все делает сам. Остальных как будто и не существует!»

«Ёсинобу же, в отличии от Иэясу, родился в эпоху, когда люди слишком много времени уделяли книгам. Он был гораздо образованнее своего предшественника и потому постоянно думал о том, что будет написано о нем самом, был очень озабочен тем, что о нем скажут будущие историки. В этом смысле Ёсинобу был типичным человеком из Мито и последователем школы Мито, которая, как известно, имела свой собственный взгляд на историю Японии, в частности, считала феодала Асикага Такаудзи не более чем мятежником. А Ёсинобу, который все свои исторические познания почерпнул именно из учения этой школы, более всего не хотел стать вторым Асикага Такаудзи».

«На несколько дней Ивакура с головой ушел в подготовку указа. Наконец, во дворце была сформирована новая бюрократическая структура, необходимая для его издания, а нужные люди расставлены в ней на нужные места».

«Для того, чтобы оправдаться самому, Ёсинобу беспощадно жертвовал другими. Он приказал вассалам «немедленно уехать из Эдо в свои земли и начать там новую жизнь». Более других были поражены таким решением братья Мацудайра Катамори и Мацудайра Садааки. Мало того, что лидеров кланов Аидзу и Кувана ненавидели и при императорском дворе, и в стане Сацума и Тёсю; теперь им было отказано и в посещении сёгунского замка в Эдо – проще говоря, из Эдо их просто вышвырнули… Катамори действительно вернулся в Аидзу. Что касается второго брата, то дорога на родину ему была заказана: на территории клана Кувана в провинции Исэ хозяйничали войска императорского правительства. Поэтому Садааки, собрав остатки своих войск, ушел с ними в район Касивадзаки в провинции Этиго.
Таким образом, братьев сначала объявили врагами императорского трона, а затем выгнали и из дома Токугава, и им не оставалось ничего иного, как уйти в леса и горы и биться там против всех до последнего своего самурая. Катамори был настолько поражен бессердечием Ёсинобу, что даже написал стихотворение, в котором попытался выразить переполнявшие его обиду и горечь:
Нансурэдзо
Дайдзю
Рэнси-во нагэуцу
Почто, о великое древо,
Ты сбросило
Ветви свои?
Раскаяние Ёсинобу шло вперед семимильными шагами. Двенадцатого числа второго лунного месяца (6 февраля) он выехал из замка Эдо и уединился в келье монастыря Канъэйдзи в Уэно – решил замолить свои грехи. Одиннадцатого числа четвертого месяца (3 мая) Кацу Кайсю без боя сдал замок Эдо императорским войскам. Утром того же дня Ёсинобу покинул Канъэйдзи и уехал из Эдо в Мито, где собирался вести тихую и уединенную жизнь – попросту говоря, отправился в ссылку. В девятом месяце второго года Мэйдзи (октябрь 1869 года) Ёсинобу освободили от домашнего ареста – и фактически забыли о нем. Вскоре он переехал из Мито в Сидзуока, новое владение клана Токугава, и навсегда исчез с исторической сцены»…

«Проще говоря, он был зол не столько на императорский двор, сколько на господ Окубо и Сайго из клана Сацума.
Напомним, что Ёсинобу неоднократно говорил своим соратникам: «Люди Тёсю с самого начала открыто выступали против бакуфу, и потому меня это не особенно волновало. Иное дело – Сацума. Сначала были на стороне бакуфу, вместе громили Тёсю, но чуть ситуация изменилась – и вот они уже на словах поддерживают бакуфу, а за его спиной плетут интриги, пытаются обвести сёгуна вокруг пальца!» Естественно, эти слова Ёсинобу рано или поздно доходили и до императорского дворца».

«В 1872 году в Японии были учреждены три новых сословия: высшее дворянство (кадзоку), в которое вошли бывшие придворные аристократы и даймё; дворянство (сидзоку) – бывшее самурайство; простой народ (хэймин) – остальное население».

«Страна тоже откликнулась на смерть Ёсинобу. Весть о кончине последнего сёгуна мгновенно разнеслась повсюду. Множество горожан, которые еще помнили времена Эдо, выстроились в Токио вдоль пути следования траурной процессии. Особенно необычно выглядели городские пожарные: их отряды вышли на улицы в новой, специально сшитой форме, и замерли в глубоком молчании, отдавая дань памяти последнему сёгуну, который в свое время приветил обыкновенного эдосского топорника»…